Когда на обложках толстых цветных журналов я вижу фото этой безмозглой сучки, украшенной с ног до головы следами метадоновых инъекций, я смеюсь.
Я захлёбываюсь хохотом, читая заголовки рядом с её изображением.
Её называют «гей-икона ХХI века».
Для миллионов ортодоксальных лесбиянок она – пример для подражания. Борец за розовые идеи. Символ лесбо-фундаментализма. Из-за этого со мной случаются настоящие истерики.
А вот Фыла подобным не рассмешишь. Он вообще редко смеётся. Уж больно он серьёзный молодой человек.
Вообще-то, Фыла завут Шил. Фамилия у него Шилов. Но он не может произнести свой nickname внятно. Потому что к 22-м годам лишился всех передних зубов. Трудно сохранить весь комлект из 32-х элементов в целости, если строить свою жизнь по известной книге Чака Паланика, защищать цвета своего клуба и грубить ментам.
Фыл – с детства не любит стоматологов. Поэтому автоматически игнорирует существование шипяще-свистящих звуков. В этом плане, как и в нескольких других, он – радикал. Поэтому фраза «что ты сказал, сука?!», в его устах звучит как:
- Фто ты фкафал, фука?!
А после – твою морду крошат кастетом, сделанным из четырёх гаек. И потом – у тебя тоже нет передних резцов, клыков и всего остального… Иногда у меня складывается такое впечатление, что Фыл хочет заставить как можно больше народа общаться на его – единственно правильном диалекте… Лингвист…
Фыл – сам как есть - приехал из Западной Украины. Он там был членом УНА УНСО. Это те безбашенные парняги, которые в сороковые годы бродили по лесам и под чутким руководством Степана Бендеры кромсали из своих «шмайстеров» юных советских солдат в пилотках с красными звёздами, а так же мирное население.
В общем, романтическая история (вкупе с условным сроком за избиение ливанца) в запасе у Фыла была. А мы с ним стали свидетелями другой story.
Но – обо всём по порядку.
За десять лет до описываемых событий на другой стороне земного шара вечно грязный сиэтльский парень по имени Курт одним удачным выстрелом отправил себя в вечность. Чем не удивил меня. Я к тому моменту почти разучился удивляться. Но мне было далеко до Готье. Который в год, когда вся страна пела и знала «Звезду по имени Солнце», услышав от заплаканной соседки «Цой умер», спросил:
- А кто это?
Миха Готье и сам уже не помнил, откуда взялась эта странная приставка к его имени. Странной она была ещё и потому, что ни внешне, ни внутренне Миха на известного модельера не походил. Хотя бы потому, что если представить будто модельер – это человек создающий и созидающий, то Миха Готье – потребляющий и разрушающий.
Познакомились мы при весьма странных обстоятельствах. Во-первых, я проснулся от собственного храпа в незнакомой квартире. Во-вторых, несмотря на вонь во рту и похмельное гудение черепной коробки, я сразу определил для себя, что квартира – мудацкая из-за абсолютно мудацких васильков на обоях. Я приподнял свою гудящую, как барахлящий кондиционер, голову и понял, что лежу на диване. И не один, а рядом с каким-то спящим телом. Напротив меня, усевшись на полу и скрестив голые ноги по-турецки, сидела неестественно бледная брюнетка в майке с надписью «Жопа смотрит телевизор». Она держала дымящуюся сигарету в картинно отведенной правой руке и смотрела прямо мне в глаза.
- Привет, – со второй попытки произнес я.
- Пу-у–у… - не меняя выражения лица, издала она странный звук, чрезвычайно похожий на взлёт бомбардировщика в дешёвой 8-ми битной игровой приставке. В американских комиксах подобное дело обозначается как «PO-O-ОW!!!».
Пепел с её сигареты упал на ковёр. Тело, лежащее рядом со мной, скрипя диваном, повернулось и явило помятое лицо. Щуря пронзительно голубые глаза, его обладатель некоторое время рассматривал меня, а потом, отвернувшись, произнёс чрезвычайно четко, но с непонятной интонацией:
- А это ещё, бл*дь, кто?
Это и был Готье.
Потом в анабиозном состоянии сидя на кухне и прихлёбывая дерьмовый кофе, мы пытались склеить смутные обрывки памяти и понять, в каком клубе мы познакомились, как доехали сюда, когда успели выпить 0.7 «Столичной» и кто наблевал в коридоре. Последнее выяснилось сразу. По засохшей корке блевотине на моём подбородке. Я даже слегка смутился и хотел убрать деяние желудка своего, но Готье равнодушно пожал плечами и, закуривая, произнёс:
- Забей… - чем, конечно же, мне сразу понравился. Потому как, находясь в состоянии «добро пожаловать в этот говёный мир обратно», меньше всего хочется убирать лужи блевотины. Пусть даже своей собственной.
Равнодушие Готье тщательно выпестовано и простирается на все виды человеческой деятельности. Он ест, спит, курит марихуану и, подозреваю, даже трахается с редкостным равнодушием. Можно было бы спросить у его подружки, но эта бледная как снег, вечно укуренная в хлам бабёнка, которую Готье называет Жу, вряд ли ответила бы. Иногда мне кажется, что количество каннабиола в её организме превышает все допустимые нормы. Думаю, что годам к тридцати она сможет обнаружить, что между ней и окружающим миром существует какая-то взаимосвязь.
Вот в такой вот компании – Фыл, Готье и Жу - я встретил четвёртый год нового тысячелетия. Всю предыдущую осень мы вечерами блуждали по боулингам. Спали до обеда в той самой квартире с васильками на обоях, принадлежащей Жу. Хозяйка из Жу была никакая: мусор просто собирался в полиэтиленовые мешки с логотипом маркета, в котором она когда-то работала, и выносился на балкон. Древний, но действующий пылесос «Ракета» мрачно стоял за диваном, густо покрытый той субстанцией, которую ему следовало в себя всасывать. Разлитое поза-позавчера пиво медленно высыхало на полу. Линолеум отказывался его впитывать. Поэтому кроссовки липли подошвой и при ходьбе издавали чавкающее «плят-плят-плят». Как будто наша обувь методично шёпотом повторяла слово «бл*дь» с кавказским акцентом.
Потом мы шли завтракать. В тот самый маркет, где когда то работала Жу. Какой из неё продавец и как долго она пробивала чеки на кассе, я слабо представляю. Зато она знала одну замечательную вещь: отдел, в котором не работала камера. На полках тут лежали только «cникерсы». Это и был наш завтрак. От «cникерсов» пучило живот и болели нездоровые зубы с давними дырками от выпавших пломб. Фыл по этому поводу матерился, грозился набить морду, а потом вовсе перестал ходить с нами и оставался курить снаружи. С его чрезвычайно неполным набором зубов поедание шоколадных батончиков с орехами превращалось в трагедию. В личную трагедию Фыла.
Возможно, именно поэтому в самом начале января, он занял денег у кого-то из своей хохловской диаспоры, сидящей в ларьках возле «Митино», и совершил поступок, которым нас просто расплющил. Взял и вставил себе зубы. Все недостающие.
Несколько дней над ним в маленьком стоматологическом кабинете колдовали обходительные азербайджанцы. Когда он появился из подъезда с небольшой вывеской, сообщавшей, что «стомат. кабинет» именно здесь, мы - ждавшие его и озябшие под противным ветром, несущим мокрые хлопья снега, - сразу уставились на его рот.
- Ну покажь… - после продолжительной паузы сказал Готье.
Фыл показал.
- Пу-у-у-у… - взлетел очередной бомбардировщик в 8-ми битном мозгу Жу.
- Даже не удобно что-то после этого добавить, – наконец произнес я.
Герои этой книги могут собирать ртуть из градусников и мериться силой воли с пираньями в аквариуме, могут верить Клещу, сулящему рай земной, и бояться Скрипунов, приплывающих из-за реки за непослушными девочками, могут, питаясь крадеными «сникерсами», пытаться постичь Высший Цифровой Разум и, страдая от безответной любви, искать в большом холодном городе Мужчину, Которому Можно, — но при всей своей сверхъестественной яркости и феерической креативности они остаются узнаваемы, остаются людьми.
