Она мечтала вытатуировать большие чёрные звёзды на тыльных сторонах обеих ладоней. И уже полгода решалась на «штангу» из хирургической стали в левый сосок. У неё были коротко стриженные ногти, покрытые бесцветным лаком, светящимся в темноте, и несколько пар разноцветных, но одинаково драных джинсов.
Она густо подводила глаза, а свои неестественно, химически чёрные волосы заплетала в две короткие толстые косички, торчавшие из головы, словно антенны. Она не носила часы, но всегда безошибочно угадывала точное время. Плюс-минус три секунды.
Она просила называть её Полли, гоняла на скейте по ВВЦ и училась играть на бас-гитаре.
Почти год назад ей исполнилось восемнадцать.
Она всюду таскала в кармане своего рюкзака хитрый маркер, который не смывался ничем, специально придуманным для этих целей. В смысле, придуманным для смывания маркеров. Она писала в каждом понравившемся ей месте:
Последние несколько лет она заваривала сразу по два чайных пакетика в кружке и мечтала превратиться в без-эмоциональную и желательно бездушную скотину. Очень хотела.
— Но не получается, — говорила она лучшей подруге Анжеле.
Анжела приехала из Белгорода, говорила «шо» и была на семь лет старше.
«И страшнее, — думала про себя Полли. — Если, конечно, страшноту можно пересчитывать на годы».
Лучшей подругой Анжела объявила себя сама. Полли не возражала: с человеком, живущим в одной квартире стобой, лучше поддерживать отношения, изначально основанные на позитиве.
Анжела курила дорогие ментоловые сигареты, каждый вечер выпивала пластиковую двухлитровку тёмного пива и не пропускала ни одного выпуска «Кулинарные войны 2».
Полли не курит, не пьёт пиво, не смотрит «Кулинарные войны 2».
Она завтракает и ужинает бифидобактериями и месяцами не обедает.
У неё есть ключ от квартиры, где обитают ещё три человека, в кладовке стоит ящик просроченной сгущёнки, коробка от телевизора и старый пыльный фотоувеличитель с пачкой окаменевшего фиксажа. В третьей — самой маленькой — комнате может спать и хранить свои вещи она. Полли.
Её карликовый холодильник до упора забит пластиковыми 50-граммовыми стаканчиками обезжиренного йогурта. Дверь в её комнату толстая и железная. С тремя сложными замками, утопленными в кожзаменитель обивки.
Её отец, которого она никогда не видела, незадолго до своей смерти почему-то вспомнил о своём ребёнке и вписал дочь Полину в завещание. Так у неё появилась жилплощадь в Москве.
Полина не знала, как её отцу достались эти квадратные метры в трёхкомнатной квартире недалеко от станции «Выхино».
О папе у Полины Ершовой до восемнадцати лет были весьма смутные сведения. Полученные в основном от тёти и бабушки. В принципе и после восемнадцати Полина не решилась бы назвать информацию о папе НЕ смутной.
Полина точно знала, что его звали Александром.
Тут особого ума не требовалось: достаточно было открыть собственное свидетельство о рождении и посмотреть в графу «отчество». Фамилия у Полины была мамина.
Полина знала, что с мамой папа познакомился на дискотеке в крымском пансионате. Ещё она знала, что у папы были голубые глаза. О том, кем он был, где родился и как выглядел, Полина понятия не имела. До восемнадцати лет.
Его тело предали земле в подмосковном городе Королёв. За несколько месяцев до своей смерти он написал завещание, в котором кроме всего прочего жертвовал много тысяч денег Московскому филиалу Центра офтальмологической адаптации, транспортные средства, принадлежавшие ему, просил передать сыну от первого брака, а всю жилплощадь — дочери Полине.
Полина всю свою жизнь — во всяком случае, всё время, пока себя помнила, — прожила с мамой и её хахалем, которого терпеть не могла. Хахаль работал фельдшером на скорой, ненавидел её в несколько раз сильнее и устраивал истерики. Поля решила, что ещё чуть-чуть и порежет себе вены. Или хахаля.
Поля красила губы чёрной помадой, слушала панк и мечтала играть в рок-группе. Её оставили на второй год в 11-м классе. Она перестала ходить в школу в конце второй четверти. Хахаля звали Дима, он трахал маму, и Полина это слышала. Всё это с ней происходило в городе Ишим Тюменской области, а от такого можно умереть.
В день своего восемнадцатилетия Полина заперлась изнутри в своей комнате и несколько часов просидела на подоконнике спиной к окну. Ей совсем не хотелось видеть этот ад. Она прослушала первый альбом «Nirvana» четыре раза,прежде чем в её плеере сдох аккумулятор.
А утром в субботу в дверь квартиры позвонили.
Полина слышала этот звонок во входную дверь, но не пошевелилась. Она лежала на своей кровати, положив руки под голову, и смотрела в потолок.
Ещё один звонок. Шаги по коридору. Два голоса. Один мамин, другой незнакомый. Мужской.
Стук в дверь комнаты. Мама:
— Поля, тут с тобой хотят поговорить… Полина закрыла глаза.
— Поля… Открой, пожалуйста. Полина показала двери средний палец.
— Полина, не дури! Выйди и поговори с человеком!
— Полина, — мужской голос в отдалении, — я адвокат вашего отца. Он скончался, и теперь я исполняю его последнюю волю.
Полина открыла глаза.
Через четыре часа она летела в Москву.
Попросила посадить её у иллюминатора. Смотрела на землю с высоты 10 000 метров в разрывы облаков и так же себя примерно чувствовала. Сходила в самолётный туалет.
Адвокат носил очки в толстой чёрной квадратной оправе и короткую аккуратную стрижку. У него был тёмно-вишнёвый дипломат, бежевый плащ, золотые швейцарские часы и крупный породистый подбородок, навевавший мысли о пластической хирургии. Он сказал, что его можно называть Андрей Андреевич, и очень доступно объяснил Полине, почему он стоит в прихожей её ишимской квартиры.
Чуть позже она узнала, что её папа был мультипликатором.
Что две комнаты этой квартиры он продал, чтобы купить восемь тонн специального пластилина.
Чтобы вылепить из него Свой Самый Главный Мультфильм.
Пластилиновое Откровение весом в восемь тонн.
Этот фильм должен был перевернуть мир.
Он должен был собрать все мыслимые награды всех существующих академий и фестивалей. Фильм должен был повергнуть жителей планеты Земля в глубокий культурный шок. Наверное, папа планировал что-то типа того.
Но для начала: от квартиры осталась одна комната.
Полина вошла в неё первый раз вместе с адвокатом. Они поднялись вдвоём в лифте, и адвокат своим ключом открыл входную дверь. Вошли в полутёмную прихожую. Андрей Андреевич (похожий — как решила про себя Полина — на актёра, играющего маньяков в кино) включил свет и стал расшнуровывать ботинки.
Полина поразилась размерам прихожей. По её внутренним стандартам, прихожие не могли быть такими большими. Во всяком случае, в предыдущей квартире Полины даже зал был, кажется, на пару метров меньше. Она заметила короткое серое женское пальто на вешалке, детскую курточку, модные сапоги. Адвокат подошёл к большой, обитой коричневым дерматином двери.
Вставил ключ в узкую скважину. Потом ещё один точно такой же ключ в точно такую же скважину. Он щёлкал механизмами хитроумных замков, а Полина с интересом смотрела в сторону (она безошибочно это определила) кухни.
Оттуда — из-за угла — доносился голос из телевизора и шипение масла на сковороде. «Или вода из крана в раковину льётся,» — решила Полина и тоже стала разуваться.
Третий ключ вошёл в третью замочную скважину с тихим, недешёвым низким щелчком.
Полли вновь повернулась к углу, за которым скрывался весь остальной метраж квартиры. Там стоял мальчик лет четырёх в заляпанной чем-то голубой маечке и белых трусах с дельфинчиками. Полли и он секунд пять неподвижно созерцали друг друга.
— Прошу, — сказал адвокат, и Полина увидела, что дверь в её жилплощадь открыта. Она, ожидая, что сердце ёкнет, сделала шаг через порог.
Сердце ёкнуло. Полли вошла в свой новый дом.
Она увидела маленький дачный холодильник в углу. Шторы на окнах раздвинуты.
Длинная — во всю стену — глубокая полка, на которой книги и множество каких-то мелких предметов. Почти сдувшаяся надувная кровать «пять в одном» (в состоянии «трёхместный диван»).
На стене рядом с дверью — цифровая фоторамка, где, сменяя друг друга, идут фотографии разных людей. По одному, дуэтами и более многочисленными группами. Полли видит девушку на велосипеде. Мальчика возле новогодней ёлки в костюме клоуна. Мальчишка держит большую мягкую игрушку: плюшевого зайца. Ребёнок выглядит испуганным, заяц злорадно ухмыляется.
На следующем фото два молодых человека стоят возле телефонной будки и курят. Они смотрят друг на друга. Третий парень находится в будке. Он прижимает к уху телефонную трубку и улыбается сквозь стекло обладателю фотоаппарата. Фотограф отражается в стекле. Это стройная девушка со светлыми волосами. Лица её за камерой не различить. Следующее фото: тот же парень из будки приплюснул своё лицо о стекло так, что получилась забавная гримаса. Полли хмыкнула.
— Это ваш отец, — сказал адвокат.
Спустя час Полли одна.
Она долго смотрит на Рязанский проспект с высоты девятого этажа.
Начало февраля. Сегодня утром — десять часов назад — она лежала на кровати, положив под голову руки, и тупо пялилась в потолок. А теперь вот…
Полли посмотрела на холодильник. Совсем крохотный, максимум ей по пояс. Больше похож на стиральную машинку с вертикальной загрузкой. Прямо на нём, словно на каком-нибудь комоде, лежат в прозрачном файле документы, подтверждающие, что она владеет этой жилплощадью.
Как только они приземлились и получили багаж, адвокат правой рукой достал из кармана телефон, а левой подозвал такси. Всю дорогу из аэропорта он, не прерываясь, говорил в трубку о каких-то допросе, ледорубе, очной ставке, сюжете в новостях, отпечатках, переносе слушания — отчего Полли стало клонить ко сну. И тут они приехали. Адвокат расплатился с водителем, извлёк рюкзак из багажника, помог закинуть его на плечи, набрал какой-то номер, сказал в трубку:
— Это я, Светлана Витальевна.
Меньше, чем через минуту холёная, непрерывно жующая жвачку молодая брюнетка в белых сапогах по колено провела их вдоль громадной, недовольно молчавшей очереди в кабинет с цифрой «110» на двери.
Спустя час Полина Ершова одна.
Она видит свой паспорт, лежащий поверх документов.
В нём на странице с пропиской — новый адрес.
Этот.
Где она сейчас стоит одна у окна.
Полли отодвигает надувную кровать и какое-то время рассматривает кнопку, колесо регулятора и крышку с надписью «220». Она втыкает штепсель в розетку. Нажимает «Power». Насос тихо гудит, заполняя диван воздухом. Полли распрямляется, трёт ладони о задние карманы джинсов.Потом оборачивается и смотрит через плечо на дверь.
Берёт книгу с полки: Фазиль Искандер… Листает невнимательно. Видит банку с мелочью. Роется в ней. Монеты все незнакомые. Даже с дыркой в центре одна попалась.
Она находит короткую толстую дудку из какого-то тёмного дерева. Пытается выдуть из неё ноту: ноль.
Дует сильнее — ни звука. Только шипение.
Набирает полные лёгкие воздуха и дует изо всех сил — ничего. Только голова закружилась и искорки перед глазами. Полли заморгала и присела на диван. Почувствовала, что дальше его, пожалуй, лучше не надувать. Полезла выключать. Когда распрямлялась — стукнулась больно головой о полку: БАХ!
— С-с-с-с-с-с-с-с! — шипит сквозь зубы, схватившись за висок. Чувствует небольшую шишку. Аккуратно прикасается к ней кончиками пальцев. Оборачивается и смотрит через плечо на дверь.
Она обеими руками подтаскивает к себе толстую папку с серой поцарапанной обложкой. Открывает её. В папке большие прямоугольные листы бумаги. На них — карандашные рисунки. Непропорциональные силуэты, напоминающие человеческие наличием как бы рук и как бы ног.
Полли, глядя в бумагу расширившимися в полумраке зрачками, перевернула несколько листов. Увидела более-менее хорошо прорисованную картинку: хрупкая фигурка ангелочка с крылышками. Ещё одна на следующей странице. Здесь художник еле заметными, почти пунктирными линиями наметил несколько фаз движения крыльев. Очевидно, так и не выбрав какой-то из вариантов, художник оставил ангелочка шестикрылым.
Лицо небесного создания так же схематично, нечётко и контурно: быстрыми штрихами линия подбородка, растрёпанные локоны светлых волос. Зато глаза — тщательно прорисованы. Словно мерцают изнутри. Словно светится в них слезинка. В этих больших графитово-серых глазах — такой цвет у карандашного грифеля. Грифеля того карандаша, что зовётся простым. Непростые глаза.
Полли вздрогнула и обернулась:
В ДВЕРЬ ПОСТУЧАЛИ!!!
Она быстро захлопнула папку и оттолкнула её от себя.
Растопырила пальцы рук и поднесла к глазам.
— Тук-тук-тук!
Полли потрогала волосы на своей голове. Словно обжёгшись, отдёрнула руки. Сжала их в кулаки. И пошла к двери. Она отодвинула щеколду и дёрнула ручку на себя.
— Привет! — стоявшая у порога была явно на восемь-девять лет старше.
Она умудрялась очень неудачно стричь и красить свои волосы. Так что казалась страшнее, чем была на самом деле.
Но.
Кусочек бюстгальтера, выглядывавшего из почти распахнувшегося розового халата, был кусочком бюстгальтера не дешёвого. Это Полина поняла сразу.
— Привет, — сказала она вслух и удивилась тому, что у неё это получилось.
— Ну, — сказала стоявшая по ту сторону порога, глядя в глаза Полине Ершовой, — шо молчишь?
Полина Ершова два раза хлопнула ресницами и открыла рот. Закрыла.
— Ну? Что ты хотел у тёти спросить? — произнесла постучавшаяся в дверь и посмотрела куда-то на задникис воих тапок. Полли посмотрела туда же: из-за маминого халата выглядывал давешний мальчик в той же самой голубой маечке.
— Ну? — сказала мама.
— Тётя, вы ни видили маю чирипашку? — чистенько сказал мальчик тонким голоском, и Полина непроизвольно улыбнулась.
— Черепашку? — спросила она.
— Чирипашку! — кивнул мальчик. Полли улыбнулась ещё шире:
— Нет… Не видела…
— Блин! Долбаная черепашка! — выпалила вдруг мама малыша. — Говорили мне её не выпускать! «Мам-дай-по- играть-мам-дай-поиграть»!
Малыш исчезает за розовым халатом.
— Подарил Боря-идиот на Новый год… — стоящая на пороге переступает с ноги на ногу. — А она сбежала. Или он… Тебя как зовут?
— Меня? — удивилась почему-то Полли. — Меня Полина…
— А меня Анжела.
— Очень приятно…
— Студентка? — спросила Анжела.
— Не-а.
— Снимаешь? — Анжела скрестила руки на груди. Полина подумала пару секунд:
— Не-а…
— Слушай, Поль, — Анжела дёрнула подбородком в сторону комнаты, — не посмотришь эту тварь ползучую у себя? Для очистки совести, а? А то сынуля мой меня уже достал… Ноет целый день, как заведённый.
Полина кивнула. Щёлкнула выключателем рядом с дверным косяком. Вспыхнул шар под потолком, отчего свет за окном померк окончательно: вечер в полсекунды превратился в ночь. Оставив дверь открытой, Полина вернулась в центр комнаты. Встала на колени. Посмотрела под холодильником: нет. Он на чёрной подставке, плотно прилегающей к полу. Открыла белую дверцу, глянула внутрь. Захлопнула.
Заглянула под шкаф в противоположном углу комнаты.
Прикоснулась щекой к полу:
— Тут тоже нету.
Сдвинула невесомый диван. Вместе с Анжелой осмотрели пустое пространство под ним. Полина потянулась к книгам на полке.
— Не-не… Туда она точно не влезет! — сказала Анжела. — Или он… Ладно. Понятно…
Анжела посмотрела на сына:
— Ну шо, Игорёша? — дёрнула головой в сторону. — Пошли у дяди спросим?
Она взяла сына за руку и направилась в другой конец прихожей. Только тут Полина заметила, что там расположена ещё одна дверь. Крашенная теми же белилами, что и стены. С большим глазком на уровне подбородка.
Анжела постучала в дверь костяшками правой руки:
— Эй!
Полли наблюдала за происходящим, стоя на своём пороге.
— Тук-тук-тук!
— Простите!
Полина услышала, как мужской голос что-то неразборчиво буркнул.
— Вы черепашку не видели? — громко спросила Анжела и показала руками что-то размером с теннисный мяч. — Маленькую такую?
— Чирипашку! — подтвердил Игорёша. Мужской голос бурчит что-то невразумительное.
— Чего?! — Анжела сморщила лоб, и одними губами Полине: «Мудак!»
Полли беззвучно хихикнула.
Невнятное «бур-бур-бур» из-за двери. Анжела скривилась и потащила сына в обратном направлении. Остановилась рядом с Полли и посмотрела на Игорёшу:
— В общем, черепашку мы сегодня не нашли, — сообщила она ему. — Будем искать завтра.
Посмотрела на Полли:
— Пиво будешь?
— Нет, — подумав, ответила Полли. — Я пиво не пью. Анжела хохотнула.
— А что пьёшь?
— Чай… Чёрный.
— Ну, пошли, — Анжела опять хохотнула. — Чаю выпьем… за знакомство.
— Пошли, — сказала Полли и, вдруг спохватившись: — А у меня чая нет!
— Ха-ха-ха! — Анжела покрутила головой.
Кухонный гарнитур из светлого дерева. На столе зелёная одноразовая скатерть.
Полина садится на один из (совершенно не гармонирующих с остальной мебелью) железных стульев с круглыми и красными кожзаменительными сиденьями. Анжела делает громче звук на маленьком кухонном телевизоре, ставит перед Полли бокал и льёт в него пиво из большой пластиковой бутылки. «Акция! — читает она на этикетке. — 0,5 литра бесплатно! В новый год с любимым пивом!»
Из телевизора в кухню — знакомая мелодия, Анжела кивает в сторону экрана:
— Ты за кого болеешь?
Полина увидела заставку, в которой поварёшки вместе с кастрюлями, вилками и ложками плясали бешеное танго. Полли поняла, что попала на повтор утреннего эфира.
«Кулинарные войны 2».
Полина ни разу не смотрела ни одного выпуска этого реалити-шоу более десяти секунд. Зато его смотрела мама, поголовно все соседи и абсолютно все одноклассники. Полли постоянно натыкалась на лица участников «Кулинарные войны 2» в газетах и на обложках еженедельных дурацких журнальчиков, носящих женские имена. Она знала, что это реалити-шоу занесено в Книгу рекордов Гиннесса как «Самое продолжительное реалити-шоу в мире». Полли помнила, что участники то ли были поварами, то ли хотели ими стать. Ещё там вроде бы понастроили в огромных павильонах несколько самых настоящих кухонь, выложили их каждую кафелем своего особого цвета и мебель потом подобрали в тон этому кафелю. И вот участники в этих разноцветных кухнях чего-то там готовят. Жюри какое-то вроде есть… СМС-голосование…
Полли вспомнила, как в школе фанаты одного из участников даже как-то дрались с фанатами, болевшими за другого. Полли помнила, что кухню с зелёным кафелем вроде называли «Изумрудная кухня», а с коричневым — «Шоколадная», что ли… Полли помнила, что рожи у половины участников были мерзкие. Один вообще был какой-то неприкрыто пидороватый поварёнок из модного столичного клуба «21»…
В общем, Полину Ершову тошнило от одного лишь букво- и цифросочетания «Кулинарные войны 2».
— Я не смотрю, — сказала Полли. — Но ты давай, смотри… Я тоже повтыкаю.
Анжела озадаченно проследила за тем, как Полли отодвинула стакан с пивом.
— Я пиво не пью, — сообщила Полли. — Я чай пью. Мне два пакетика на кружку и два сахара.
— Тьфу, — сказала Анжела. — Я думала, ты шутишь…
— Почему?
Анжела пожала плечами.
— Потому шо выглядишь, как будто пьёшь пиво, — сказала она.
— Я?
— Ты.
— Почему?
— Потому шо ты толстая, — сказала Анжела и взяла стакан с пивом в правую руку.
Полли знала, что не похожа на модель. Полли знала, что чуть крупновата для своего роста. Ну ладно: слишком крупновата.
Да.
Нет.
Ладно уж: Полли была не слепой и знала, что толстая. Она видела себя в зеркале.
Знала, что говорят о ней, когда её нет рядом.
Но никто никогда не говорил ей этого в лицо. Даже гнусный мамин хахаль Дима до этого не додумался.
— Я?!
— Да, — сказала Анжела.
Страдающая от школьного насилия и придирок отчима, 18‑летняя Полина получает в наследство от отца, которого никогда не видела, маленькую комнату в московской коммуналке. Без раздумий она покидает ненавистный сибирский городок и с головой погружается в жизнь, такую непохожую на прошлую. Решив узнать побольше о единственном человеке, которому она была не безразлична и пообщавшись с немногими людьми, знавшими её отца, Полли понимает — того скорее всего убили. Но кто? Её дилетантское и забавное поначалу расследование ведёт в неоднозначное прошлое папы, где полный ревности любовный треугольник, побег из дурдома и жаждущий мести смуглый человек, который называет папу не иначе как «Чёрт с рогами». И похоже из этого переплёта ей не выбраться живой...